Это было удивительно красивое животное.
Копыта легко, будто по свежей изумрудной траве, ступали на окровавленную землю. Шкура, девственно-чистая, была белее молока и ярче солнечного света; длинная грива искрилась и переливалась всеми цветами радуги. Люди в неведении своем наделяли единорога чертами то козла, то оленя, то лошади, но в этих земных животных не было и толики той живой красоты и силы, что были присущи единорогу. Даже в поступи его было что-то волшебное, чарующее; он никогда не скакал галопом или даже мелкой рысью, его движения были спокойны и грациозны, а копыта следов не оставляли.
Зря также думают, что единороги живут в лесах подобно обычным животным. Нет, их дом – Иной мир, и дверь в нашу землю им отворяется лишь тогда, когда это требуется.
…Молодой воин, длинноволосый, в кольчуге, окрашенной в багрово-алое, заворожено наблюдал за единорогом, за тем, как он приближался к нему верной медленной поступью. Все то, что юноша пережил десять минут назад – первый бой, исполненный тугой ненавистью и запахом смерти – ушло в прошлое, растворилось в чуде, которое явилось его глазам. Только что ведь, казалось, он слышал предсмертные крики товарищей, стоявших рядом, и видел, как падают их тела; только что ведь рука его, отягощенная убийственной сталью, отправляла в Вальгаллу души противников; только что ведь боль пронзала все его существо из-за кровоточащих ран в животе и плече. А теперь усталость отступила, как будто и не было этой страшной сечи, раны зажили, а свет единорога целиком поглотил внимание юноши и приковал его взгляд.
Это был странный контраст. Трупы погибших никуда не исчезли, поле битвы оставалось в сохранности таким, каким оно и было, но теперь среди этих изуродованных, страшных тел и внутренностей, вывороченных наружу, будто разрезая светлым клинком реальность, шел единорог.
Все отступало в тень, видя его облик, будто бы от скромности и чувствуя свое несовершенство – не только мертвые воины и оружие, потопленное в море крови, но и леса вдали, само небо над головой и солнце блекли перед его сиянием. А единорог просто шел, скромно опустив голову и смотря вперед ярко-зелеными глазами, в уголках которых спряталась влага. Его витой рог казался огненным столпом или третьим глазом, и смотрел этот глаз прямо на юношу-воина, которого звали Эрик.
Время вокруг замедлилось. Крики выживших не достигали слуха юноши, искажались, заглушались мелодичной музыкой, которая лилась мелким журчащим ручейком из Мира Чуда. Эрика окликали по имени, но тот не слышал и безмолвно стоял, вперивши свой взгляд в пустоту; товарищи подумали, что тот просто поражен из-за пережитого им. Они подойдут к нему, потреплют по плечу, снова окликнут – как раз хватит времени для того разговора, что случится с Эриком.
…Глаза всех людей, любимых Эриком, сошлись во взгляде изумрудных глаз единорога, а слезы единорога были теми слезами Эрика, что он не выплакал в свое время по своей тяжкой судьбе.
– Здравствуй, Эрик, – а этот голос был… чьим был этот голос? Его отца, погибшего пять лет назад от вражьей шальной стрелы? Или матери, которую он оставил дома лить слезы о нем? Нет. Не их голос. Но в нем сплелись воедино и мудрость, и доброта, и безграничная любовь к нему, Эрику, только что прошедшему свое крещение кровью и запятнавшему свои одежды красным. А сам себе он уже казался ничтожным и не достойным ничего, кроме презрения. Как чисто ЭТО СУЩЕСТВО, стоящее перед ним! И как нечист он, только что убивший двоих (или троих?…ах, он уже и не помнит даже!…) человек лишь за то, что они оказались по другую от него сторону баррикад в бессмысленной войне.
Однако, рог… единорог тоже ведь обладает оружием, так? Он ведь им тоже убивает… или нет?
Эрик удивился: то ли он произнес последние мысли вслух, то ли разговаривавший с ним мог читать мысли, потому что последовал ответ, нежный, как голос любимой:
– Нет. Оружие бывает разным. То, что кажется оружием, может послужить и благим целям. Рог единорога обладает целительными свойствами, ты разве не слышал? Разве не читал преданий? Конечно, они во многом искажают правду, но тут верны. Лекарю же тоже нужен кинжал, но он использует его лишь для того, чтобы сделать нужные надрезы на теле больного.
Эрик пытался понять, кто говорит с ним; вроде бы собеседником никто не мог быть кроме единорога, но тот вовсе не открывал рта; он остановился в трех метрах от юноши и стоял неподвижно, потупив взор и наклонив голову, затмевая все позади себя сверкающей белизной. Но, несмотря на это, Эрик приглядевшись заметил за спиной животного чью-то неясную тень. Это явно был человек, но вот кто…
…белый посох… длинная седая борода… Нет.
…венок из цветов… черные волосы, ниспадающие до пояса… Нет.
…корона на голове и белый меч на поясе… Нет.
Иллюзорные обличья мелькали, сменяя друг друга, но ни одно их не оставалось неизменным, Эрику представлялось каждый миг что-то совершенно иное. К тому же, он даже не мог определить, было это взаправду или лишь игрой его воображения, потому что в сиянии было очень трудно что-либо разглядеть. Но одно Эрик понял твердо: та тень с ним и разговаривала, а не единорог.
– Мы едины. В сущности, не имеет значения, кто из нас говорит.
Рот Эрика чуть приоткрылся от удивления.
– Не удивляйся. Ты знаешь, что я умею читать мысли. В конце концов, у нас не так уж и много времени, чтобы тратить его на такие мелочи. Итак. С твоего разрешения я начну, мне нужно сказать тебе кое-что важное.
<“Эрик! Эрик”! – раздалось позади юноши, но крик не был услышан, как и шаги приближающихся сотоварищей Эрика>
– Ты только что сделал важнейший шаг в твоей жизни. Ты в первый раз пролил кровь людей, своими собственными руками лишил их жизни, тем самым отдавая дань ратной службе и совершая некий выбор, то, что станет в будущем твоей судьбой. Верно ли поступил?… Не мне решать. Не мне. У тебя еще есть достаточно времени, чтобы поразмыслить над этим серьезно, и я думаю, что ты будешь прав в своем выборе. Мы – существа Иного мира – не знаем, что значит старость, смерть, боль и печаль; нам неведомы страх и ненависть. Приходя на вашу землю, мы удивляемся вашим войнам и раздорам, они необычайно печалят нас. Но в то же время я принимаю, что и Путь Воина может быть истинным и не хочу сбить тебя с него в таком случае. Я не всеведущ и я не бог, а потому не берусь рассуждать об истинности и ложности чего-либо.
<Шаги, шаги, шаги… У кого-то из уставших рук упал меч, и воин остановился, чтобы поднять оружие>
– Я надеюсь, что твоя мудрость позволит тебе забыть о нашем разговоре и на свежую голову, так, будто бы встреча и не состоялась, поразмыслить о своем пути. Я же пришел сюда, чтобы сделать тебе подарок – он пригодится, если ты продолжишь путь кровопролитий. Это оружие.
Эрик будто бы онемел. Он хотел сказать, что не захочет теперь убивать – теперь, узнав о существовании Чуда – но что-то мешало ему. Может, новоприобретенная мудрость говорила: рано судить об этом, скажешь, когда придет время.
Он спросил лишь:
– А что это за оружие?…
– С ним ты одержишь величайшую победу в своей жизни.
– Одну? – вырвалось у Эрика.
– Да. Ты одержишь одну победу – и над самым главным своим врагом. Против других оно окажется абсолютно бесполезным. Все пока… прощай… забудь обо мне, обо всем, кроме моего дара. Держи.

– Эй! – Эрика потрясли за плечо. Тот сидел неподвижно, беззвучно шевеля губами, сжимая в правой руке странный предмет. – Эрик! Эрик, очнись!
Еще мгновенье сознание Эрика было недосягаемо для них; вдруг тело юноши странно скрючило, и он схватился левой рукой за кровоточащую рану на животе, глухо вскрикнув. Тело его напряглось, он упал на колени.
Варл, бывалый тридцатилетний вояка, только что заметив, что мальчишка ранен, выругался и шагнул к Эрику.
– Спокойно, парень, сейчас к лекарю отнесем.
Проворно схватив Эрика за ноги, Варл приказал другому воину взять юношу за руки. Двадцатилетний Итар, сам без доспеха и сильно израненный, был неаккуратен, и Эрик вскрикнул из-за боли в плече. Там тоже зияла жуткая рана.
Лагерь находился недалеко, и дорога неприятностей не причинила; Варл с Итаром даже не успели толком устать несмотря на неудобность того, как они переносили раненого. Можно было воспользоваться конями погибших врагов – у них самих не было – но среди уцелевших не нашлось ни одного человека, что хоть раз был в седле. Увы, их племя лошадей недолюбливало и считало уделом земледельцев, дабы те впрягали их в плуг или перевозили овощи. Считавших иначе обычно презирали.
Только удостоверившись, что сделали все возможное и выйдя из палатки, Варл с Итаром спокойно вздохнули.
– Дело сделано… А мальчишка ведь неплохо сражался! – воскликнул Варл немного невпопад, глядя, как на западе разгорается рубиновый закат.
– Да. Знатным воином будет, – подтвердил Итар. – А заметил, что у него было в руке?
– Нет. Я заметил, что там что-то было, но не обратил особого внимания. А что там? Какой-то трофей?
– Да вроде того, – лицо Итара было несколько обеспокоенным. – Я заметил, как это произошло. Около того места, где стоял Эрик, за пять минут до того проходил сумасшедший жрец в белых одеяниях; он в руке держал деревянный кинжал – видимо, какая-то магическая штучка. Стоял, колдовал на нас, грозил этим «оружием». Я уж хотел оторваться от сечи и бежать к нему, но удача к нам повернулась лицом: его задавил труп лошади своего же соплеменника. Удачная стрела Алана… хотя она, конечно, предназначалась всаднику.
– И?… – поторопил его Варл.
– И деревянный кинжал выпал из его рук. Даже как-то неестественно выпал, жрец как будто хотел его подальше забросить. И тут Эрик приходит на самое место – уж не знаю, что его туда занесло! – и берет, видимо, этот самый кинжал. Этого я уже не видел. Но видел сейчас, что он у него в руке.
– Ох уж эти магические…, – Варл сплюнул. – Плохо. Надо бы взять у него, пока бед этот кинжал не причинил.
Итар без слов зашел обратно в палатку, стремясь выполнить невысказанное поручение. Через полминуты он с ругательствами вышел обратно.
– Черт побери! Не отдает! Крепко взял!
– Он что, в сознании?
– Да нет, заснул, ему лекарь маковое молочко дал. Но держит крепко, ему так бы настоящий меч держать.
Варл еще раз взглянул на закат и пожал плечами. Ладно, не будут же они сейчас заниматься такой ерундой. У него своих дел полно, да и у Итара наверняка тоже.
– Пусть. Потом с ним поговорим. Давай расходиться.

***

Кто сказал, что звезды – это души умерших, которые смотрят на нас с высоты ночного небосклона? Или другие, отдаленные от нашего миры? Эрик не разделял взглядов таких поэтов. За сорок лет, проведенных на поле брани и с мечом в руках, он видел в ночном небе в лучшем случае простой потолок над головой с тусклыми и ничем не примечательными светильниками, даже менее красивый, нежели во дворцах его сюзеренов. В худшем случае – это в страшных ночных бдениях, когда разум охватывает бред воспаленного воображения – звезды казались ему наконечниками стрел, направленными прямо на него и несущие смерть, как только он будет готов уснуть. Ночь была карой для него за то, что он творил днем.
Вот и теперь. Наполовину в плену; отрезанный от своей родины, которую он и родиной-то никогда не считал, друзей, которых никогда и не называл таким словом, он был одинок, и чудище-ночь доводило его порой до безумия.
Сегодня все чаще вспоминалось то время, когда он только вставал на тропу войн. Ярко представился день его первой битвы и то, как к нему пришел единорог – странно, он помнил каждое слово незнакомца так хорошо, будто это было только вчера. И особенно страшную силу имела эта фраза, она разрывала в клочья сердце старого Эрика: «…я думаю, что ты будешь прав в своем выборе…»
Прав ли оказался Эрик? После сорока лет, прожитых впустую, означенных смертью людей, которых он любил? После предательств лучших друзей, после смерти любимой, после того, как он вынужден был убить собственного сына, вставшего на сторону врага? Да, мир был жесток к нему; но не потому ли, что он сам захотел этого? Может, Эрик сам сплел для себя смертельные сети?
Ответы на вопросы были горьки.
Старый воин имел уже право подводить итоги прошедшей жизни, имел право тешить себя воспоминаниями, которые, правда, были совсем не радужными.
Может, то видение было не просто порождением испытавшего потрясение разума, как ему объяснил тогда лекарь? А деревянный кинжал – не просто магический атрибут умершего полубезумного жреца?
Деревянный кинжал… Рука Эрика машинально потянулась к груди, тому месту, где он всегда висел. Воин тогда решил оставить странное оружие при себе как оберег, что-то незримое связало его с кинжалом, чудесное и непонятное чувство; расставался с ним он ненадолго и лишь по крайней необходимости. Берег как зеницу ока, помнил пророчество о том, что с ним одержит величайшую из своих побед.
«Он говорил о том, что это твой талисман, – объяснял Эрику пророчество один мудрый маг, которому тот смог доверить историю. – Он же не говорил, что ты его должен будешь использовать как оружие. Он же сказал: С НИМ. То есть, возможно, просто нося его с собой».
Эрик запомнил и эти слова.
Распустив шнуровку рубахи и развязав веревку, на которой кинжал висел, воин достал его и стал разглядывать в серебряном свете луны и тусклом сиянии, льющемся из окон дома позади.
Почти что прутик. Сучковатый, необработанный даже и ничем не украшенный, кроме белой краски по всей поверхности, он походил на кинжал лишь неким подобием гарды, расположенной в двух дюймах от одного конца (сам кинжал составлял дюймов восемь). Причем гарда эта выглядела очень странно, было непонятно, присоединена она специально или являлась естественным отростком этого «прутика».
Эрик сам удивлялся порой, зачем носит с собой эту обыкновенную и совершенно ненужную деревяшку; однако в ней чувствовалась какая-то сила, наверное, именно из-за своей изумительной простоты. На кинжале не было ни рун, ни других специфических знаков, но он обладал могущественной магией. Именно она, верил Эрик, поддерживала в его трудных ситуациях, помогала услышать резкий свист за своей спиной и увернуться от летевшей в него стрелы, по наитию отказаться от вина и предложить его другому – и найти того человека отравленным. Кинжал спасал его. Спасал, чтобы суметь выполнить свое истинное предназначение.
Каждый раз, несмотря на простоту кинжала, Эрик находил в его облике что-то новое. А теперь… теперь к нему шли странные мысли. Там, за спиной, в доме его ждали стражники. Те, чьим пленником он являлся ныне и, похоже, пребудет уже всю жизнь. Ему не давали оружия – по понятным причинам – но амулет разрешили оставить. А ведь он тоже был… оружием.
Конечно, бросаться с ним на своих врагов было бы совершенно глупо; с таким же успехом он мог бы кинуться на них с голыми кулаками – а сторожили его трое парней вчетверо сильнее его, с чутким слухом и острым зрением. Мечи их были легки, как пушинки, но остры невероятно.
Нет, Эрик думал о другом.
Боль будет страшной. Деревянный кинжал разорвет неумело плоть, но… разорвет. При особом старании можно было достать и жизненно важные органы, не потеряв еще самообладания. Только так Эрик и мог умереть, пока надзиратели отпускали его во двор на минуту… в другое время бдительная охрана его не покидала, а ночью он был связан по рукам и ногам и не мог ничего делать, кроме того, что спать.
Был в этом и иной смысл. Но Эрик пока не знал, какой, и вряд ли был способен увидеть его.
Свежий весенний воздух наполнял легкие Эрика, запах только что прошедшего дождя витал над землей. Был слышен тихий стрекот сверчков. Увидит ли он еще что-либо, услышит, почувствует? Перед лицом смерти хотелось жить еще сильнее… Что там, за рубежом?… Может, это еще только начало настоящей жизни?
Да. Это было так.
И вместе с хрустом разрываемой плоти воин слышал, как через него пробуждается еще один Эрик, новый, молодой, полный жизни; так почки лопаются на ветвях молодого дерева; и со страшной болью вперемешку в нем рождалось что-то другое, рождалось и занимало его место. Превращение не может быть отделено от боли.
Новая сила наполняла его тело – поднималась от его ступней к бедрам, к животу, к плечам; эта сила была медленной и тягучей, вязкой, словно древесная смола. Эрик раздваивался: один в мучениях умирал, второй с удивлением и радостью смотрел на ночной мир вокруг него… А может, это был и один и тот же человек? Одно и то же существо, вернее.
Как радостно жить на земле. Как радостно расти вверх, к солнцу и луне, тянуться к вечному небу-отцу, исполненному мудрости; как радостно пускать свои корни в землю, кормящую и любящую мать!… Как радостно каждым листиком вдыхать свежесть леса, чувствовать, как барабанят по тебе веселые капли дождя!… Как радостно верить, что закончится долгая холодная зима и наступит весна – озорная, зеленая, бесшабашная весна. Как радостно жить лишь этим.
Услышав почти неслышное хрипение Эрика, вонзившего деревянный кинжал себе в живот, чуткие сторожа повыскакивали во двор. Но не нашли ни воина, ни его следов, ни вещей… странно, казалось, что он просто провалился сквозь землю.
И лишь один из них, самых наблюдательный, заметил, что у их дома одним дубом стало больше, но, посчитав нелепые догадки за проделки собственного воображения и плохой памяти, не обратил на это внимания.

13-15 февраля 2005г.

<<< вЕРНутЬсЯ нА ГлАвнУю стРАНиЦу